1.МОЗГ. СТРАТЕГИЯ
ПОЛУШАРИЙ
2.ВРЕМЯ, ПРОСТРАНСТВО И МОЗГ
3.ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ АСИММЕТРИЯ-УНИКАЛЬНАЯ
ОСОБЕННОСТЬ МОЗГА ЧЕЛОВЕКА
Уже почти два десятилетия функциональная асимметрия полушарий человеческого мозга прочно удерживает внимание исследователей. Ведь речь идет о сокровенных особенностях работы мозга — о том, что природа, создав мозг человека как единый управляющий орган, в то же время наделила его полушария неодинаковыми способностями и обязанностями. Функциональная асимметрия полушарий существенно расширяет возможности мозга, делает его более совершенным. В «Науке и жизни» не раз публиковались материалы на эту тему (см., например, № 1, 1975; № 1, 1981; №№ 3 и 4, 1983; № 4, 1984), и каждый раз это был рассказ о каких-то новых гранях функциональной асимметрии. Дело в том, что явление асимметрии далеко не однозначное: какими-то свойствами обладает только одно полушарие, другими — оба, но в разной степени, и все это находится в сложнейшей взаимозависимости и взаимодействии. Полушария по-разному воспринимают явления окружающей среды, различна их роль в творческой работе мозга, неодинаково их отношение ко времени. Предлагаемая читателям статья Вадима Семеновича Ротенберга (1-й Московский медицинский институт имени И. М. Сеченова) посвящена различиям в способах переработки идущей извне информации, в стратегии ее восприятия.
Доктор медицинских наук В. РОТЕНБЕРГ.
Основные различия в работе полушарий головного мозга человека впервые обнаружил американский ученый лауреат Нобелевской премии Р. Сперри, который однажды в лечебных целях рискнул рассечь межполушарные связи у больных эпилепсией и с изумлением обнаружил, что два полушария единого доселе мозга ведут себя как два совершенно различных мозга и даже не всегда до конца понимают друг друга. Человек, у которого было отключено правое полушарие, а работало левое, сохранял способность к речевому общению, правильно реагировал на слова, цифры и другие условные знаки, но часто оказывался беспомощным, когда требовалось что-то делать с предметами материального мира или их изображениями. Когда отключали левое, а работало одно правое полушарие, пациент легко справлялся с такими задачами, хорошо разбирался в произведениях живописи, мелодиях и интонациях речи, ориентировался в пространстве, но терял способность понимать сложные словесные конструкции и совершенно не мог сколько-нибудь связно говорить. В дальнейшем эти различия были подтверждены в многочисленных экспериментах и психофизиологических исследованиях.
Однако результаты эти исследования приносили неоднозначные и даже противоречивые. Тем не менее как-то так получилось, что в научной, а затем и в популярной литературе стало укореняться несколько упрощенное представление, что различие между полушариями целиком определяется видом информации, которой полушария оперируют: левое — словами и другими условными знаками, а правое — образами и другими невербальными (несловесными) сигналами. В соответствии с этим основная деятельность левого полушария получила название логико-вербального мышления, а правого — пространственно-образного.
Но на деле столь четкого «разделения труда» между полушариями нет. Например, твердо установлено, что человек с одним правым полушарием способен понимать простую речь. Более того, работы лаборатории профессора Э. А. Костандова (Институт общей и судебной психиатрии МЗ СССР) показали, что правое полушарие у здоровых людей быстрее левого реагирует практически на любую информацию — и образную и словесную. Так, поэтическое творчество — это оперирование словами, а между тем оно грубо страдает при повреждении правого полушария.
С другой стороны, нет ни одного бесспорного аргумента в пользу неспособности левого полушария воспринимать образы. В частности, после рассечения «по Сперри» мозолистого тела, связывающего оба полушария, у одной трети исследуемых сохраняется способность рассказывать о сновидениях, которыми «заведует» правое. Но ведь после такой операции описывать словами можно только те психические процессы, которые происходят в левом полушарии. Нам остается только предположить, что сновидения в этом случае формируются именно в нем.
Музыка — это классический пример невербальной информации, тем не менее в ряде случаев ее звучание активизирует работу левого полушария. Правда, это происходит только у тех людей, которые не испытывают чувства полного «погружения» в стихию мелодий и звуков, не отдаются безраздельно этой стихии, а пытаются как бы анализировать воспринимаемое — «поверить алгеброй гармонию». Иными словами, воспринимая «не свою»— невербальную — информацию, левое полушарие «по привычке» пытается переработать ее так же, как обычно поступает со словами, цифрами и т. п.
Межполушарная асимметрия по-разному выражена и при чтении художественных и технических текстов. Хотя и в том и в другом случае происходит восприятие и переработка вербальной информации, но при чтении технических текстов больше активизируется левое полушарие, а при чтении художественных — правое. То есть они опять-таки «не забывают» своих основных функций.
Все эти факты свидетельствуют о том, что различие между полушариями мозга определяется не столько качественными особенностями воспринимаемого ими материала, сколько стратегией его переработки. В чем же состоит своеобразие этой стратегии?
Основной отличительной особенностью «правополушарного» — образного — мышления считают способность целостно, в комплексе воспринимать предметы и явления, с одновременной и даже мгновенной обработкой многих, если не всех их параметров. А «левополушарное» мышление наделяют способностью к последовательной обработке информации, когда познание происходит ступенчато, шаг за шагом, и благодаря этому носит аналитический, а не синтетический характер. Иначе говоря, правое полушарие как бы сразу «схватывает» всю картину мира в целом, левое же формирует ее постепенно, из отдельных, тщательно изученных деталей.
Однако в самое последнее время появились публикации, свидетельствующие о том, что способность к мгновенному «схватыванию» отнюдь не является исключительной привилегией правого полушария. Во/т что показал, например, следующий эксперимент. Человеку поочередно, в левом и правом поле зрения (соответственно, в правое и левое полушария) показывали набор относительно простых знаков (букв или геометрических фигур) и просили как можно быстрее определить, все ли они одинаковы. Отличаться они могли каким-то одним конкретным признаком, как отличается, скажем, буква Т от буквы Г одним штрихом. Оказалось, что левое полушарие справляется с такими задачами не хуже, а порой даже лучше правого: при предъявлении информации в правое поле зрения, связанное только с левым полушарием, испытуемый давал правильные ответы быстрее, чем при таком же опыте с левым полем зрения, воспринимаемым правым полушарием.
Значит, левое полушарие в принципе способно одновременно воспринимать и оценивать несколько предъявляемых объектов. Но и здесь это удается только в тех случаях, когда задача, по существу, носит аналитический характер и объекты сравниваются лишь по нескольким признакам.
Если же сопоставление должно производиться не между отдельными конкретными и простыми признаками, а между сложными целостными образами, преимущество всегда оказывается на стороне правого полушария. Например, в тех случаях, когда нужно сравнить две фотографии человеческого лица или два художественных произведения. В таких случаях сопоставляются не отдельные признаки, а вся их совокупность, со всеми многочисленными взаимными связями, которые и создают единое художественное впечатление. Целостное восприятие одного предмета (монообъекта) ничего не добавляет к анализу—неважно, последовательному или од-номоментному, но опирающемуся на ограниченное число свойств этого предмета. Совсем другое дело — целостность мозаики, калейдоскопической картинки, где каждый элемент интересен и сам по себе, и особенно во взаимоотношениях с другими элементами. Именно благодаря таким взаимоотношениям вся картина в целом воспринимается как многозначная.
Вот мы и подошли к основному, на наш взгляд, различию между двумя типами мышления. Оно сводится к принципам составления связного контекста из отдельных элементов информации. Левополушарное мышление из этих элементов создает однозначный контекст. То есть из всех бесчисленных связей между предметами и явлениями оно активно выбирает только некоторые, наиболее существенные для данной конкретной задачи. Так, например, слово «коса» может означать или форму женской прически, или участок суши, вдающийся в море, или сельскохозяйственное орудие. Даже такие простые и, по видимости, однозначные понятия, как «стол» или «стул», могут иметь и другие значения (в диетологии «стол» — это отнюдь не предмет мебели). Ну, а в конкретном предложении слова приобретают единственно нужное в данном случае значение. Именно в таком создании однозначно понимаемого контекста и состоит, на наш взгляд, стратегия левополушарного мышления. При этом совершенно не обязательно, чтобы использовались именно слова. Это могут быть и любые другие условные знаки. Так, специалисты, говорящие на разных языках, совершенно однозначно прочитывают инженерные схемы или географические карты и даже обсуждают свои проблемы на языке математики. Более того, даже образы могут быть использованы для формирования однозначного контекста. Мы прекрасно знаем плакаты и «художественные» полотна, легко поддающиеся однозначной трактовке и пересказу.
На противоположных принципах основана стратегия правополушарного мышления. Оно создает многозначный контекст, благодаря одновременному схватыванию практически всех признаков и связей одного или многих явлений. Если логико-знаковое мышление формирует модель мира, удобную для анализа, но в чем-то условную и ограниченную, то образное мышление создает новой и полнокровный, натуральный образ мира. Отдельные свойства, грани образов взаимодействуют друг с другом сразу в нескольких «смысловых плоскостях», что, собственно, и создает эффект многозначности.
Самым простым и общеизвестным примером образного мышления являются сновидения. Каждый из нас знает по собственному опыту, что сколь угодно подробный пересказ сюжета сновидений не в силах приобщить слушателя к тем сильным и сложным переживаниям, которые испытывал рассказчик во время «просмотра» сна. Да и сам он чувствует, что словами невозможно передать то основное, что делало сновидение таким интересным и значительным. А дело-то в том, что в пересказе невольно приходится ограничиваться лишь отдельными связями между событиями и действующими лицами сна, тогда как в ходе «представления» они соединены гораздо большим числом самых неожиданных уз. И если отдельные предметы, события или персонажи в сновидениях представляются столь многозначительными, символическими и даже загадочными, то только потому, что они существуют не сами по себе, а в сложных сочетаниях с другими элементами сновидений. Впрочем, некоторые сновидения могут быть, по-видимому, организованы и по законам однозначного контекста — именно такие сохраняются в левом полушарии после рассечения межполушарных связей.
Другим широко известным примером активности правополушарного мышления является творчество — ив искусстве и в науке. Мы постоянно чувствуем, что не можем без серьезных потерь передать другому всю гамму впечатлений, вызванных картиной, симфонией или стихотворением. Тот общепризнанный факт, что произведения искусства не поддаются исчерпывающему анализу и безоговорочной интерпретации, а суть их не сводится к формальной сюжетной основе, как раз и отражает роль многозначного контекста. Поэтому можно считать оправданными попытки сопоставлять сновидения с художественным творчеством. В основе обоих феноменов лежит возможность организовать многозначный контекст, но подчинены они разным задачам: творчество создает основу для самовыражения художника, а сновидения позволяют разрешать внутренние конфликты, сохраняют психологическую устойчивость субъекта и восстанавливают поисковую активность (подробнее об этом см. «Наука и жизнь» № 8, 1981).
Для научного творчества, то есть для преодоления традиционных представлений, для обнаружения новых закономерностей или нового подхода к уже известным фактам, также необходимо восприятие мира во всей его целостности. Вот почему способность к организации многозначного контекста является как бы общим знаменателем любого вида творчества, независимо от его направленности и конкретного содержания.
Для определения творческих способностей психологи часто используют так называемый тест Гилфорда. Суть его в следующем: человеку предлагают назвать все вообразимые способы применения какого-нибудь предмета (например, из домашнего обихода), не смущаясь и самыми невероятными, самыми эксцентричными предложениями. Чем больше вариантов предлагает испытуемый, чем больше среди них нетривиальных, тем выше оцениваются его творческие возможности. Результаты тестирования подтверждаются действительными достижениями выдающихся личностей.
Между тем нетрудно заметить, что этим тестом выявляют способность преодолевать ограничения, создаваемые однозначным контекстом—выполняя тест, человек должен отказаться от привычных представлений и попытаться обнаружить множественные связи между предметами взамен привычных единичных.
Другой способ оценки (определения) творческих способностей состоит в том, что испытуемым предлагают составить парные словесные ассоциации. При этом люди с высоким творческим потенциалом чаще называют антонимы, чем синонимы, то есть они легче ассоциируют те или иные понятия с противоположными по значению, чем со сходными. Это означает, что они способны видеть предметы и явления в более широком контексте и готовы к одновременному постижению не одной, а нескольких идей или сторон явления.
На рисунке условно показано характерное различие стратегии мышления обоих полушарий мозга. Из случайного набора деталей левое полушарие строит четкий ряд геометрических фигур, наводит порядок в их расположении. Правое полушарие из тех же деталей придумывает некий целостный образ, в котором каждый элемент наделен внутренней или видимой связью с другими.
Такова концепция фундаментальных различий между лево- и правополушарной стратегией переработки информации. Надо сказать, что она важна и сама по себе, а кроме того, открывает новые возможности для объяснения некоторых физиологических закономерностей работы мозга. Логико-знаковое мышление, как мы уже отмечали, вносит в картину мира некоторую искусственную упорядоченность, тогда I как образное мышление обеспечивает естественную непосредственность восприятия мира таким, каков он есть. Если пользоваться понятиями теории информации, можно сказать, что левополушарное мышление уменьшает энтропию (хаотичность, неопределенность ситуации) и организует информацию в некую систему. Но уменьшение энтропии требует от системы дополнительных затрат, от живой системы — затрат физиологических. Это подтверждается результатами психофизиологических исследований.
У испытуемых регистрировалась биоэлектрическая активность мозга. Сначала в состоянии покоя, затем при решении задач, требовавших в одном случае нетривиального творческого подхода, а в другом—только формально-логических операций. Сопоставлялась выраженность на ЭЭГ альфа-ритма (знаменитого «ритма покоя»). Между выраженностью этого ритма и степенью активации мозговых структур имеется обратная зависимость: чем сильнее возбужден (работает) мозг, тем меньше амплитуда альфа-ритма на ЭЭГ. И наоборот.
И оказалось, что в состоянии покоя у высокотворческих людей альфа-ритм выражен слабее, чем у лиц с обычными способностями. А при решении задач творческого характера их альфа-ритм даже увеличивается по сравнению с фоном, тогда как при решении формально-логических задач он снижается до такого же уровня, что и у обычных людей при решении любого типа задач. Значит, людям с высокими творческими способностями при решении творческих задач не нужна дополнительная активация мозговых структур. И, наоборот, задачи, адресованные к ле-вополушарному мышлению, требуют дополнительной активации мозга у всех лиц, независимо от творческого потенциала.
Стало быть, формирование многозначного, образного контекста в принципе требует меньших физиологических затрат, чем формирование однозначного, упорядочивающего контекста. И действительно, существуют многочисленные наблюдения, что для лиц, сохраняющих способности к образному мышлению, творческая деятельность менее утомительна, чем рутинная работа. Люди же, не выработавшие способность к формированию образного контекста, нередко предпочитают выполнять механическую работу, причем она им не кажется скучной. Такие люди как бы закрепощены собственным формально-логическим мышлением: стремление к творчеству, высокие духовные запросы кажутся им ненужной блажью, даже глупостью. Мир для них однозначен, как дважды два четыре, но насколько же он обеднен!
Тут надо сказать, что основа такой беды закладывается в детстве, в школьные годы. Среднее образование у нас почти целиком построено на развитии' именно формально-логического мышления, способности формировать однозначный контекст. И чем более прикладывается к этому усилий, тем труднее потом выйти из рамок однозначности. Отсюда ясно, как важно с ранних лет правильно строить воспитание и обучение, чтобы оба нужных человеку типа мышления развивались гармонично, чтобы образное мышление не оказалось скованным рассудочностью, чтобы не иссякал творческий потенциал человека. И в этом плане заслуживают всяческой поддержки требования предпринятой теперь реформы школьного образования развивать у детей чувство прекрасного и умение правильно оценивать произведения искусства, видеть красоту природы.
Два типа мышления, две стратегии полушарий... В нормальных условиях между ними нет антагонизма, нет конкуренции. Они тесно сотрудничают, взаимодействуют, дополняя и обогащая друг друга.
О неравнозначности правого и левого мозговых полушарий в психической деятельности человека сейчас много говорят и пишут. Писал об этом и журнал «Наука и жизнь» (см. № 1, 1975; №№ 3 и 4, 1983). Дальнейшие исследования мозга открывают все новые особенности работы его полушарий.
Доктора медицинских наук Т. А. Доброхотова и Н. Н. Брагина работают в Институте нейрохирургии АМН СССР им. Бурденко. Они наблюдают и лечат больных с очаговыми поражениями головного мозга. Богатый клинический опыт и обобщение большого литературного материала легли в основу оригинальной научной концепции, разработанной этими авторами и опубликованной ими в ряде монографий и статей. Отличительная черта этой концепции в том, что в ней впервые в характеристику функциональных асимметрий человека введен наряду с пространственным и временной фактор. Иными словами, речь идет о том, что разные периоды времени мы контролируем разными полушариями: прошлым ведает правое, а будущим — левое. И что пространственно-временная организация психики есть ее основная характеристика. Об этом предлагаемый читателям очерк врача и журналиста Г. Б. Гохлернер.
Галина ГОХЛЕРНЕР.
Современная нейрохирургическая клиника располагает мощным арсеналом диагностических средств: здесь и электроэнцефалография (ЭЭГ), .и запись быстрых и медленных потенциалов мозга и его биоритмов, здесь и ангиография, и компьютерная томография, и многое, многое другое. Вся эта великолепная техника помогает врачам определять, где находится очаг поражения. Диагностика, отвечающая на вопрос «где?», называется топической (от греческого «топикос» — местный). Зная, где гнездится болезнь, и зная, какие функции при этом нарушены, психиатр, в котором врач не подавляет исследователя, невольно начинает сравнивать, сопоставлять, размышлять на тему «где — что?».
Усыпляя одну половину мозга путем введения наркотизирующего средства в левую или правую сонную артерию, попеременно «выключая» полушария односторонними электрошоками, наблюдая больных с разобщенными полушариями, у которых правая рука в буквальном смысле не ведает, что творит левая, ученые в свое время пришли к выводу, что левое полушарие служит средоточием оптимизма, а правое — пессимизма.
Верилось в это с трудом. Взять хотя бы такое известное недомогание, как мигрень (в старину ее называли гемикранией), когда болит только одна половина головы. Ясно, что какая бы половина ни болела, это не повод для хорошего настроения. Доброхотова и Брагина подтвердили правомочность подобных сомнений. Во-первых, болезненная эйфория при отключенном правом полушарии не эквивалентна хорошему настроению здорового человека. Во-вторых, клиника очаговых поражений мозга свидетельствует, что «центры пессимизма» есть в обоих полушариях и расположены они в височных долях. Если отключается одно из полушарий целиком, то на первый план выступает общий эмоциональный фон работающей половины мозга. Если же избирательно страдают отдельные его участки, то височные депрессии (угнетенное настроение) проявляют себя в полной мере. Похоже, что автор «Мастера и Маргариты» тоже кое-что знал об этом: гемикрания, мучившая Пилата и сопровождавшаяся отнюдь не радужным настроением, нацелена своим острием в висок — Булгакову-художнику помогает в данном случае Булгаков-врач.
И все же право- и левосторонние «центры пессимизма» в психопатологической картине проявляют себя по-разному: правополушарная депрессия—тоскливая, левополушарная — тревожная. Правополушарный больной пассивен, неподвижен, взгляд его устремлен в одну точку, левополушарный способен сутками шагать по больничному коридору, подозрительно вглядываясь в каждого встречного, цепляясь за врача, как за последнее спасение. И наиболее интересное: все мысли правополушарного больного о прошлом—кругом виноват, во всем ошибался, не так жил; у левополушарного только о будущем—что-то случится, что-то стрясется, что-то ужасное произойдет.
Такого рода наблюдения, проведенные на большом клиническом материале, легли в основу концепции, которая гласит: «функциональные асимметрии опосредуются пространственно-временными факторами, и... именно пространственно-временная организация составляет наиболее фундаментальную характеристику целостной нервно-психической деятельности человека». Что это означает?
При внешне симметричном плане строения тела мы асимметричны. Одна наша рука сильнее, ловчее, точнее в движениях, чем другая. У нас есть ведущий глаз и ведущая нога. И день, как известно, испорчен, если мы встаем «не с той ноги»... Из двух наших ушей одно лучше приспособлено к восприятию музыки, а другое — речи. Асимметрично, особенно по своим мимическим возможностям, наше лицо. Делали такие опыты: разрезали фотопортрет на две вертикальные половины и каждую половину склеивали с ее зеркальным отпечатком. Получались настолько различные «лица», что иногда даже трудно было поверить, что это один и тот же человек.
Перечень подобных асимметрий можно продолжить, но перечень еще не наука. Н. Н. Брагина и Т. А. Доброхотова пред пожили классификацию функциональных асимметрий человека. Неодинаковость двигательной активности рук, ног, левой и правой половин лица и тела обозначается как моторная (двигательная) асимметрия. Неравнозначность восприятия объектов внеш него мира органами чувств, расположенными слева и справа от срединной плоскости нашего тела, обозначается как сенсорна» (чувствительная) асимметрия. Наконец, специализация полушарий мозга в осуществлении различных форм психической деятельности обозначается как психическая асимметрия. Последняя, по определению авторов, является «самой гласной асиммет рией человека». Суть ее состоит в том, что «обеспечиваемые разными половинами мозга психические процессы организуются в пространстве и времени не сходно, а противоположно».
Моторные, сенсорные и психические асимметрии изучаются обычно разными исследователями. Н. Н. Брагина и Т. А. Доброхотова подошли к своей задаче комплексно (здесь надо отметить, что Брагина—невропатолог, а Доброхотова — психиатр), и преимущества такого подхода не замедлили сказаться. Дело в том. что деление асимметрий на моторные, сенсорные и психические, как и всякая классификация, условно. «Разъять материю»—не цель, а средство познания, за «разъятием» следует воссоединение, синтез. Так вот, изучение целостной нервно-психической деятельности в норме и патологии показало, что правое мозговое полушарие сопряжено с сенсорной (чувствительной) сферой и обращено к прошлому, а левое полушарие сопряжено с двигательной сферой и обращено к будущему времени.
Проблема «географии» мыслей и чувств имеет свою историю. А. М. Вейн в статье «Мозг и творчество» («Наука и жизнь», №№ 3, 4, 1983) упомянул анатомов, которые пусть наивно, пусть с вульгарно-материалистических позиций, но признавали за отдельными зонами мозга определенные психические функции. Это направление получило название психоморфологизма. Противоположное направление, начертавшее на своем знамени идею равных возможностей равновеликих участков мозга и неограниченного «переучивания нервных центров», вошло в историю науки под названием эквипотенциализма. «Говорят, что посредине между двумя противоположными мнениями лежит истина. Никоим обра зом! Между ними лежит проблема!» Эти слова Гете оказались справедливыми и применительно к поединку между психоморфологами и эквипотенциалистами, длившемуся без малого полтораста лет. Теперь-то мы знаем, что «переучивание нервных центров» в определенных пределах возможно и пределы эти тем шире, чем моложе пациент. Но мы знаем и то, что в зрелом возрасте необратимое поражение конкретных мозговых структур ведет и к необратимой потере соответствующих психических функций. Впервые это было установлено в 60-х годах прошлого века для речевых центров, расположенных в левом полушарии, и это был первый чувствительный удар по эквипотенциализму. Чувствительный, но не сокрушительный, поскольку он устоял. Просто для речевых центров было сделано исключение. А заодно и для левого полушария. Его признали господствующим (доминантным), а правое полушарие — психически немым, позже — субдоминантным (подчиненным левому). Однако это мнение оказалось глубоко ошибочным.
Выяснилось, что даже по отношению к речи доминантность левого полушария имеет свои границы: ведь речевая функция не исчерпывается произнесением слов, она требует еще их эмоционально-интонационной окраски. «Тон делает музыку»,— говорят музыканты, и от тона, каким сказаны те или иные слова, подчас тоже многое зависит. Так вот оказалось, что при правополушарных поражениях речь становится монотонной, невыразительной, пропадает и способность оценить интонацию собеседника. На это обстоятельство впервые обратил внимание видный английский невропатолог конца прошлого—начала нынешнего века X. Джексон. Ему принадлежит замечательное высказывание о том, что мыслим мы не только словесными, но и образными символами и что этот тип мышления составляет привилегию правого полушария.
Однако, несмотря на отдельные прозорливые высказывания, в целом вопрос об участии правого полушария в психической деятельности оставался открытым вплоть до середины XX века. Заметный прогресс в этой области связан с работами канадского нейрохирурга У. Пенфилда и ученых его школы. При операциях на мозге для уточнения границ пораженного участка используется метод непосредственной стимуляции обнаженной мозговой коры слабым электрическим током. С помощью этого метода Пенфилду и его сотрудникам удалось показать четкие различия ответов в зависимости от стороны раздражения. Так, при раздражении левой височной области на первый план выступали различные речевые нарушения—запинания, смазанность речи, повторения, ошибки в назывании предметов. Если же электростимуляции подвергались симметричные точки правой височной доли, то у больных возникали очень яркие воспоминания—яркие настолько, что сами больные расценивали свои видения не как воспоминание, а как буквальную «вспышку пережитого». Происходило как бы проигрывание куска прошлого опыта с некоей «магнитофонной ленты». Таким образом, стало ясно, что отпечатки наших непосредственных впечатлений, по-видимому, односторонни и владеет ими правое полушарие.
Очень поучительными оказались также некоторые клинические наблюдения над художниками и музыкантами, перенесшими заболевания левого полушария. Болезнь в ряде случаев не только не отразилась на профессиональном мастерстве, но даже обострила художническую зоркость. Пришлось признать, что и несловесные формы мышления, в частности мышление музыкальными и художественными образами, имеют своим непосредственным носителем правое полушарие. А ведь музыка, по утверждению Бетховена, «откровение более высокое, чем мудрость и философия».
В настоящее время уже никто не говорит о доминантности левого полушария: говорят лишь о доминантности левого или правого полушарий в осуществлении тех или иных психических функций. Или о преобладании лево- либо правополушарных процессов в психическом облике того или иного индивида, здорового или больного. «Левополушарный» человек тяготеет к теории, имеет большой словарный запас и активно им пользуется, ему присущи двигательная активность, целеустремленность, способность прогнозировать события. «Правополушарный» человек тяготеет к конкретным видам деятельности, он медлителен и неразговорчив, но наделен способностью тонко чувствовать и переживать, он склонен к созерцательности и воспоминаниям. Разумеется, большинство здоровых людей — это двуединство «правого» и «левого». И все же некоторая сдвинутость вправо или влево — правило, а не исключение.
Учение о функциональных асимметриях важно не только в познавательном плане. В самом деле, еще лет 15 назад невропатолог, обнаруживший у пациента справа или слева более четкую реакцию на укалывание иглой, озабоченно поджимал губы: не начало ли здесь какого-нибудь серьезного неврологического заболевания? Сегодня образованный врач отнесет эти небольшие различия на счет индивидуальных особенностей функциональной асимметрии.
А вот другой практический аспект проблемы. Определение профиля асимметрии у призывников, абитуриентов вузов, техникумов и ПТУ, у молодых людей, поступающих на работу, пока еще не вошло в повседневную практику деятельности медицинских комиссий. Между тем целесообразность, а в ряде случаев и необходимость учитывать этот профиль очевидны. Это в особенности относится к левшам, наблюдения за которыми показали, что при утомлении, снижении внимания или в состоянии сильного волнения они инстинктивно начинают пользоваться левой рукой, что приводит иногда к авариям на производстве и другим тяжелым последствиям. Один такой случай описан в очерке «Четыре секунды», опубликованном «Известиями» в июне 1983 года. В нем рассказано о подвиге офицера, который, спасая солдата, допустившего ошибку на боевых учениях, лишился кистей обеих рук. Как оказалось позже, солдат был левша. Из-за ложного стыда он скрывал это от товарищей. Старался все делать правой рукой, даже учебные гранаты метал правой, как все. Но в минуту наивысшего напряжения он подсознательно переложил боевую гранату из правой руки в левую, более тренированную, и, поняв, что сделал не так, как учили, растерялся. В результате — несчастный случай.
А ведь эту беду можно было отвести, если бы о леворукости солдата было известно заранее. И для того чтобы отличить левшу от правши, не требуется его признаний—для этого существует множество объективных тестов. Н. Н. Брагина и Г. А. Доброхотова приводят в своей книге не менее десятка подобных проб...
«Если известна сторона поражения мозга, то психиатр, хорошо знакомый с психопатологией очаговых поражений мозга, легко перечислит возможные у больного психические нарушения, а также очертит круг невозможных»,— читаем мы в книге Н. Н Брагиной и Т. А. Доброхотовой. Это у правшей. А как обстоит дело с левшами? Все наоборот? Речевое представительство — в правом полушарии, образное мышление—в левом и т. д,? Долгое время так и считали. Так и писали в учебниках и монографиях. Однако дальнейшие исследования опровергли это ходячее мнение. Тип, полностью зеркальный по отношению к праворукому, у исследованных здоровых левшей не встретился ни разу. Но изредка и у здоровых и чаще у больных левшей «зеркальность» проявляется в психической деятельности. Отметим два таких проявления: зеркальное письмо и феномен предвосхищения.
Постигая грамоту, некоторые дети-левши норовят писать не только левой рукой, но и зеркально. Родители и школа с трудом переучивают таких детей. Но и после овладения обычным письмом дети и взрослые левши в состоянии утомления или рассеянного внимания иногда начинают писать зеркально. А в клинической практике известны случаи, когда больной-левша полностью переходит на зеркальный способ письма, причем не осознает необычности этого способа, уверяя, что ошибается не он, а врач. Подобные расстройства письма и сознания встречаются только у левшей.
Другой специфический для больных-левшей феномен состоит в том, что в их представлении прошлое и будущее как бы меняются местами. Больной оказывается как бы способным «помнить будущее» подобно Белой Королеве (из сказки Льюиса Кэрролла "Алиса в Зазеркалье»), которая сначала видит кровь и чувствует боль, а уже потом уколет палец. Все мы так или иначе планируем будущее, а следовательно, имеем в своем сознании какую-то его модель, прогноз. Но феномен предвосхищения у больных-левшей—это нечто иное, чем обычное прогнозирование. Здесь чувственно-образные ощущения преобладают над логическим мышлением. «Этот чувственный характер феномена предвосхищения и заключает в себе наибольшую загадку»,— признаются наши исследовательницы.
Левшам, а точнее сказать, неправорукому меньшинству (поскольку, кроме правшей и левшей, есть еще "обоюдорукие"—люди с обеими ловкими или обеими неловкими руками) в книге Брагиной и Доброхотовой уделяется значительное внимание. Неправорукость — большая, самостоятельная проблема, и не только научная, но и социальная.
До последнего времени неправорукое меньшинство человечества было почти не изучено. Обществом практически игнорировался сам факт неправорукости. Даже слова «левый» и «правый» во многих языках мира имеют еще и иносказательное значение: «неловкий», «неправильный» или, наоборот, «правильный», «справедливый». Весь наш жизненный уклад—от рукопожатия до правил дорожного движения — ориентирован на правшей. Левша вынужден приспосабливаться к порядку вещей, удобному для праворуких. Между тем обществу, заинтересованному в гармоническом развитии всех его членов, важно знать особенности функциональной организации не только большинства, но и меньшинства,
Каковы же первые итоги изучения функциональной организации неправоруких людей? Вот несколько основных выводов.
«Хорошо изученный вариант функциональной асимметрии мозга с левополушарным представительством речи присущ только праворукому большинству. У неправорукого же меньшинства человечества обнаруживается неизмеримо больший разброс вариантов речевого представительства в мозге... Правостороннее представительство чаще встречается у лиц с приобретенной леворукостью».
«Картина поражений для всех неправоруких обща тем, что независимо от стороны поражения в ней представлены обычно нарушения и чувственного, и абстрактного познаний, и психосенсорных, и психомоторных процессов, которые у правшей нарушаются раздельно... Этот клинический факт скорее всего свидетельствует об отсутствии у неправоруких лиц четкой специализации полушарий мозга».
Вывод очень ответственный, поскольку существует такое непроверенное, но ставшее уже известным мнение, что умственные способности находятся в прямой зависимости от степени функциональной асимметрии. Так ли это?
Что касается умственных способностей левшей, то по этому поводу в литературе высказываются три точки зрения. Согласно одной из них, леворукость—недостаток, отклонение от нормального развития. Вторая точка зрения, напротив, предполагает у левшей более высокие интеллектуальные и творческие способности, чем у правору-ких людей. При этом обычно ссылаются на Леонардо да Винчи и других гениальных левшей из числа исторических личностей. Наконец, третья точка зрения отрицает различия в психических возможностях право- и леворуких людей. Брагина и Доброхотова тоже считают, что по своим психическим способностям левши не уступают правшам. Однако реализация природных возможностей у левшей затруднена в силу того, что весь уклад нашей жизни ориентирован на правшей. Поэтому всемерной поддержки заслуживают те исследователи, которые высказываются против переучивания левшей и, более того, за целесообразность создания специальных шаблонов техники для неправорукого меньшинства. В ряде стран уже встали на путь создания инструментов и других средств трудовой деятельности для левшей. Этот опыт заслуживает серьезного изучения и повсеместного распространения.
В заключение вернемся немного назад— к первой монографии Т. А. Доброхотовой и ее докторской диссертации. Они были посвящены психопатологии эмоционального поведения при очаговых поражениях мозга.
В основе эмоционального поведения, как нетрудно понять, лежат эмоции, которые бывают положительными — радость, удовольствие, удовлетворение (а улыбка, смех, оживленное выражение лица — это их мимическое сопровождение) и отрицательными — страх, гнев, ярость, тоска, печаль, недовольство, неудовлетворенность. Эпитет «положительные» говорит сам за себя, а вот отрицательных эмоций, как считают, следует избегать. А следует ли?
Есть, например, такое выражение: «злой в работе». И вправду, надо иногда как следует разозлиться, чтобы осилить задачу, которая в благодушном настроении у нас не получается. Внутренний конфликт—основной двигатель творчества, об этом мы тоже читали в уже упомянутой статье А, М. Вейна. Но бывает и по-другому. Стимулом к творчеству могут быть и положительные эмоции, поводов к которым у человека гораздо больше, чем у животных. Нам ведь дано испытывать удовольствие не только от солнечного утра, улыбки ребенка, аппетитного обеда, но и от ноктюрна Шопена, пейзажа Левитана, красоты логических построений Дарвина, гениальной простоты пастеровских экспериментов. Творчество заразительно! Доброхотову, как, впрочем, и многих других исследователей мозга; в свое время заворожила экзотическая красота экспериментов Дельгадо.
Хосе Дельгадо, американский нейрофизио-лог, по происхождению испанец, составил себе имя в науке тем, что; используя метод электро- и радиостимуляции вживленных в мозг электродов, открыл ряд центров, непосредственно связанных с эмоция. ми и влечениями, ощущениями удовольствия или страдания. Экспериментировал он на разных животных, в том числе и на быках-торо, выращиваемых не для сельскохозяйственных работ или на мясной рынок, а специально для корриды.
Вот как описывает эти опыты сам Дельгадо в своей книге «Мозг и сознание» (М., «Мир», 1971): «...в мозг нескольким быкам были вживлены электроды. После операции, в то время как животное свободно разгуливало по небольшому сельскому загону, некоторые структуры его мозга были исследованы методом раздражения по радио. При этом у него удалось вызвать двигательные реакции... Кроме того, удалось неоднократно продемонстрировать, что раздражение мозга подавляет агрессивность быка, ...его можно было внезапно остановить в самый разгар атаки».
Эти эксперименты заставили о многом задуматься доктора Доброхотову. Так ли уж отрицательны «отрицательные» эмоции? Ведь, подобно физической боли, они не только страдание, но и сигнал о неблагополучии, внутреннем или внешнем. Они заставляют организм мобилизовать свои силы, напрячься, отразить удар. Тогда как самоуспокоенность и ощущение полного довольства расслабляют, демобилизуют. Сейчас в книгах и статьях Т. А. Доброхотовой вы не встретите словосочетания «отрицательные эмоции». Для их обозначения применяется иной термин: «эмоции со страдальческим оттенком».
Центры эмоций, как это следует из опытов Дельгадо и других нейрофизиологов, расположены в глубинных структурах мозга, в подкорке. Но эмоции, особенно у человека, имеют и свое корковое представительство. Ведь осознаем же мы свои переживания, называем их по имени, обуздываем, если надо! При этом способность к переживаниям со страдальческим оттенком напрямую связана с сохранностью лобной коры. Таков один из выводов докторской диссертации Т. А. Доброхотовой (1968), об этом она позже прочтет ив книге X. Дельгадо «Мозг и сознание». Больной с поврежденными лобными долями не перестает чувствовать боль или замечать негативные явления в окружающей его действительности. Но он теряет способность испытывать по этому поводу страх, тревогу, гнев, печаль. Это неоднократно можно было наблюдать на больных с височными опухолями. Такие больные обычно депрессивны, но лишь до тех пор, пока разрушительный процесс не распространился на лобную область. Как только это произойдет, депрессия на глазах исчезает, и тот же больной становится вдруг беспечным, благодушным или даже блаженно-радостным.
Важно отметить, что с лобными долями связаны высшие формы интеллектуальной деятельности — такие, как понятийное мышление, программирование, прогнозирование. Выходит, что мышление и способность к страданию каким-то образом «овеществлены» в одном и том же материальном субстрате! Как тут не вспомнить пушкинское:
Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать.
Вдумайтесь в эти строки. Поэт хочет жить, чтобы страдать? Нет, он хочет жить, чтобы мыслить! А мыслить, не страдая, должно быть, не дано. «Через страдание к радости» — таков был девиз Бетховена и такова, по-видимому, вообще диалектика процессов творчества, мышления, познания.
В шар земной упираясь ногами,
Солнца шар я держу на руках...
На земном шаре почти не осталось мест, куда бы не ступала нога человека. Современная техника открыла нам такие дали Вселенной, что до Солнца, кажется, и впрямь можно достать рукой. И только третий шар—тот, что вмещает и объединяет и солнце и землю,— человеческий мозг — во многом остается еще неприступной крепостью. Сегодня эту мягкую твердыню осаждают со всех сторон. Мозгу задают вопросы физиологи и врачи, психологи и социологи, у мозга учатся кибернетика и электроника. Мы пока еще не знаем, как материальное — мозг — производит нематериальное — мысль. Но изучение мозга прогрессирует так стремительно, что выполнение завета из далекого прошлого—познай самого себя — представляется делом не такого уж далекого будущего.
Для установления право- или леворукости существует множество тестов. Вот некоторые из них.
Переплетение пальцев рук. Быстро, не думая, переплетите пальцы обеих рук. Сколько бы раз ни повторялась проба, сверху всегда оказывается большой палец одной и той же руки, как правило, ведущей (правой у правшей и левой у левшей).
Измените положение переплетенных пальцев на противоположное. Такая операция требует некоторой подготовки (обдумывания) и вызывает ощущение неудобства.
«Поза Наполеона». Не раздумывая, скрестите руки на груди. Обычно у прав-ши правая кисть ложится lid левое предплечье первой и сверху, тогда как левая кисть ложится позже и оказывается под правым предплечьем. Сознательное выполнение пробы «наоборот», во-первых, совершается медленнее, а во-вторых, сопровождается ощущением неловкости.
Аплодисменты. Покажите, как вы аплодируете. Отмечено, что активна при этом перемещается ведущая рука, ударяя о другую руку, которая остается в одном и том же положении или менее активна.
Пробы на одновременные действия обеих рук. Возьмите в каждую руку по карандашу и, действуя одновременно обеими руками, нарисуйте, не глядя, круг, квадрат, треугольник. Сравните качество линий и полноту изображения заданной геометрической фигуры. Изображения, выполненные ведущей рукой, обычно выглядят более полными и правильными.
Проба на точность попадания. Возьмите чистый лист бумаги, поставьте жирную точку в центре листа и попытайтесь раз 15—20 подряд попасть в нее карандашом при закрытых глазах. У правши точность попадания выше при работе правой рукой: точки ближе к цели, распределены вокруг нее равномерно, а площадь разброса по форме приближается к овалу. Левая же рука чаще всего попадает в левую половину листа и дальше от цели, чем правая.
Рисование вертикальных линий. На листе бумаги нарисуйте два квадрата 1,5 X 1,5 см и быстро заштрихуйте их вертикальными линиями—сначала одной, потом другой рукой. Число линий, нарисованных ведущей рукой, обычно больше (примерно на одну треть), и они получаются более аккуратными.
Информативная ценность этих тестов неодинакова, но в совокупности они позволяют надежно отличить левшу от правши.
Исследование асимметрии рук у ДЕТЕЙ имеет свои особенности: целесообразно, чтобы оно носило характер игры или соревнования и дети на догадывались о цели занятий.
Протирание доски. Ребенка просят взять тряпку и протереть классную доску (во внеклассных условиях это может быть любая другая поверхность, например, оконное стекло). Если протирает левой рукой, то ему предлагают поймать брошенную тряпку, а затем самому бросить ее в корзину, находящуюся в 4—5 шагах от него. Левша все эти манипуляции выполняет левой рукой.
Поднимание лежащего на полу предмета. Очень редко производится неведущей рукой.
Вкладывание фишек в коробку. Активные действия совершает ведущая рука, неведущая держит или придерживает коробку.
Если вы заметили, что ваш двух- или трехлетний ребенок ест или раскрашивает картинки левой рукой, не спешите записать его в левши: более или менее устойчивая асимметрия рук устанавливается у детей лишь после четырех лет. Но и тогда нет причин для волнений: леворукость не болезнь и не беда, жить она не мешает.
40 лет назад крупнейший физиолог нашего века И. П. Павлов пришел к выводу, что в принципе всех людей можно разделить на два типа — художников и мыслителей. Нейрофизиология наших дней находит этому анатомическое обоснование.
Одна из особенностей мозга человека—так называемая функциональная специа-лизация полушарий мозга. Буквально в последние годы стало известно, что левое полушарие — база логического абстрактного мышления, правое — база конкретного образного, И от того, какое из полушарий наиболее развито у человека (в силу ли врожденных свойств, в силу ли воспитания), зависит его индивидуальность, особенности его восприятия.
Кандидат медицинских наук В. ДЕГЛИН [Институт эволюционной физиологии и биохимии имени И. М. Сеченова АН СССР. Ленинград}.
В классификации живых существ человеку присвоено почетное наименование — homo sapiens (человек разумный). Естественно предположить, что наш разум обусловлен особым устройством головного мозга. В чем оно заключается? Мозг человека имеет большие размеры и большой вес. Но есть животные, у которых мозг больше и тяжелее. У человека велик относительный вес мозга, то есть доля веса мозга на килограмм общего веса тела. Но и в этом отношении мы уступаем животным,— по относительному весу мозга лидируют китообразные. Очень долго ученые полагали, что у человека самая большая поверхность коры мозга, что в ней больше извилин, что она содержит больше нервных клеток, что нервные клетки плотнее в ней расположены. Но выяснилось, что животные с легендарной репутацией — дельфины — обогнали нас и по этим показателям.
Если не размеры и вес мозга, то что же является отличительной особенностью мозга "человека разумного"? Сегодня можно указать лишь на одну уникальную особенность нашего головного мозга — функциональную асимметрию.
Мозг всех животных и мозг человека симметричен — его правая и левая половины построены однотипно как по составу и количеству отдельных элементов, так и по общей архитектуре. У животных правая и левая половины мозга выполняют и одинаковую работу. У человека же правое и левое полушария мозга имеют разные функции, они управляют разными видами деятельности. С незапамятных времен было известно, что при очаговых поражениях коры (вследствие кровоизлияний, травм, опухолей и т. п.) может возникать полная или частичная потеря речи — афаэия. Однако лишь немногим более ста лет назад было доказано, что афазия развивается только при поражениях левого полушария.
На протяжении второй половины XIX и начала XX века в неврологических клиниках велось интенсивное изучение тех дефектов сложной деятельности мозга, которые возникают при очаговых поражениях одного из его полушарий. При этом, как это нередко бывает, к массе достоверных фактов примешивались и данные, подобранные в угоду предвзятым взглядам и теориям. В результате с деятельностью левого полушария неврологи связали не только речь, но и все высшие функции нервной системы — интеллект, сложные формы восприятия и деятельности. В результате левое полушарие получило название «большого», или «доминантного». Правое же полушарие считалось второстепенным, подчиненным левому, обслуживающим его. Оно получило название «малого», или «субдоминантного», полушария. В учебниках невропатологии это полушарие называли «немым», ибо неизвестно было, по каким симптомам диагностировать его поражение.
До середины нашего века функциональной асимметрией мозга интересовались преимущественно врачи-невропатологи, искавшие опорные признаки для точного распознавания очаговых заболеваний мозга. Наряду с углубленным изучением поражении левого полушария настойчиво велись поиски симптомов поражения и «немого» правого полушария. И, наконец, к началу пятидесятых годов эти поиски увенчались успехом — были найдены функции, свойственные только правому полушарию. Стало ясно, что правое полушарие нельзя рассматривать как простой придаток левого, что оно вносит свой и существенный вклад в нервную деятельность.
Произошла ломка традиционной концепции — представление о доминировании одного полушария сменилось представлением о функциональной специализации каждого из них. С этого момента проблема асимметрии вышла из исключительной компетенции невропатологов и привлекла внимание физиологов, психологов, специалистов по возрастной физиологии и даже представителей социальных дисциплин. Сегодня функциональная асимметрия становится едва ли не первостепенной проблемой науки о мозге человека.
Наиболее ранним источником сведений о специализации полушарий были наблюдения над больными с очагами разрушений в правом или левом полушарии во время их лечения. Этот классический клинический путь исследований и сегодня остается источником новых фактов, хотя здесь и есть свои трудности.
Новые пути и приемы изучения функциональной специализации полушарий открыло развитие нейрохирургии. Чтобы установить границы пораженного участка мозга, хирургам приходится во время операции раздражать мозг слабым электрическим током. Поскольку многие мозговые операции производятся под местным наркозом, врач, разговаривая с больным (врачу необходимо знать, в каком состоянии находится пациент в тот или иной момент операции), узнает, какие ощущения он испытывает во время раздражения разных отделов оперируемого полушария.
Когда больных готовят к мозговой операции, в ряде случаев необходимо провести специальную пробу: в сонную артерию, снабжающую кровью одно из полушарий, вводят снотворное средство. Временно «усыпленное» полушарие перестает функционировать, и тогда все сложные виды нервной деятельности осуществляются только вторым полушарием. Хотя «сон» одного полушария длится около минуты, но и эта минута открыла новые сведения о функциях правого и левого полушарий.
И тем не менее и операция, и электрическое раздражение, и проба со снотворным охватывают, как правило, одно полушарие. Поэтому никак не удается сравнить функции правого и левого полушарий у одного и того же человека. Однако совсем недавно была разработана методика новой операции, при которой перерезаются вез нервные пути, связывающие оба полушария. Такая операция, получившая название «расщепление» мозга, производится, когда необходимо предотвратить распространение патологического возбуждения из одного полушария в другое. После «расщепления» полушария начинают функционировать независимо друг от друга. Люди с «расщепленным мозгом» мало чем отличаются от здоровых людей, тем не менее в процессе лечения таких больных удается проследить, к чему способно каждое полушарие в отдельности. Но поскольку операция эта очень редкая, «расщепленный мозг» остается малодоступным объектом наблюдения.
В настоящее время созданы экспериментальные приемы, так называемые дихотические тесты, которые позволяют изучать функциональную специализацию полушарий и у здоровых людей. Эти тесты базируются на учете особенностей строения мозга. Известно, что правое ухо и правое поле зрения связаны более мощными путями с левым полушарием, а левое ухо и левое поле зрения—с правым полушарием. Если одновременно предъявлять разный материал правым и левым органам чувств, то полушария вступают в конкурентные отношения, и по особенностям восприятия удается судить о полушарной специализации. Вот конкретный пример. С помощью специальной аппаратуры можно одновременно в правом и левом полях зрения на мгновение показывать разные буквы. Оказывается, что узнаются буквы, показанные только в правом поле зрения. Если таким же образом показать геометрические фигуры, то они будут узнаны только в левом поле зрения.
Как видим, ученые располагают сегодня довольно внушительным комплексом приемов и путей для изучения функциональной асимметрии. Одни из них испытаны временем, другие только недавно о себе заявили. Все эти приемы и пути не исключают, а дополняют друг друга. Как правило, факты, полученные разными путями и на разных объектах, совпадают. Но бывает, что сведения, добытые разными способами, противоречат друг другу и отрицают друг друга. Очевидно, подтверждение уже добытых и проверка сомнительных фактов, разрешение противоречивых точек зрения требуют новых исследований, требуют поисков новых путей изучения функциональной асимметрии мозга человека. Об одном из таких путей и пойдет дальше речь.
Этот метод связан с одним из лечебных приемов — электрошоковой терапией. Шоковый метод лечения психозов пришел в психиатрическую практику около 40 лет назад, когда лечебные возможности психиатров были весьма ограниченными. Врачи, выступавшие до того в роли беспомощных наблюдателей тяжелых нервных расстройств, обрели мощное средство воздействия на болезнь. Психозы, считавшиеся безнадежными, неуклонно ведущими больных к хроническому безумию, оказались излечимыми. Сегодня психиатрия имеет в своем распоряжении много высокоэффективных лекарственных препаратов. Но для некоторых психических заболеваний электрошок и сейчас остается единственным способом лечения.
Что же представляет собой это лечение? На голову больного накладываются электроды, и производится точно дозированное электрическое воздействие. Оно вызывает шоковое состояние, которое длится минуту. Некоторое время после шока больные находятся в бессознательном состоянии — их мозговая деятельность угнетена. Но в течение 1—2 часов угнетение проходит и сознание полностью возвращается. Курс лечения состоит из 8—12 шоков. Лечебный эффект обычно появляется после 3—5 шоков и постепенно нарастает.
Чтобы вызвать электрошок, электроды обычно накладываются с двух сторон головы. Но вот несколько лет назад английский психиатр С. Кэнникотт предложил накладывать электроды только на одну сторону головы — правую (позже шоки начали вызывать, накладывая электроды и на левую половину). Такие шоки получили название односторонних. Они, как и традиционные двусторонние, обладают высоким лечебным действием, но протекают мягче и переносятся больными легче.
Коллективом психиатрической клиники Института эволюционной физиологии и биохимии имени И. М. Сеченова АН СССР с i967 года проводится изучение односторонних электрошоков. В этой работе участвуют профессор Н. Н. Трауготт, доктор медицинских наук Л. Я. Балонов, младший научный сотрудник Н. Н. Николаенко и автор данной статьи. Ряд исследований проводится с участием старшего научного сотрудника Института физиологии имени И. Л. Павлова АН СССР А. в. Бару. За 7 лет б нашей клинике шоковое лечение прошло большое количество больных, и мы убедились в высокой его эффективности.
Наши наблюдения показали, что односторонний электрошок угнетает не весь мозг, а только то полушарие, над которым располагались электроды. Второе полушарие остается активным. Несколько схематизируя, можно сказать, что после одностороннего шока человек чувствует, действует и мыслит только одним активным полушарием. Электроэнцефалограммы, записанные после шоков, показывают поразительную картину — одно полушарие "спит", а другое активно, оно "бодрствует".
Поскольку больному в разных сеансах лечения электроды накладываются то с правой, то с левой стороны головы, выявляются эффекты выключения правого и левого полушарий у одного и того же человека. Можно сравнивать обычное поведение человека с его поведением в «однополушарном» состоянии, можно наблюдать, как изменяется поведение после выключения полушария.
Таким образом, односторонний электрошок, выполняя свою прямую лечебную функцию, попутно раскрывает перед учеными глубины функциональней специализации полушарий.
Суммируя полученные факты, дадим обобщенную характеристику человека, у которого функционирует одно полушарие — левое или правое. Но будем помнить, что наш "однополушарный" человек искусственный. Он собран, синтезирован из наблюдений и исследований многих людей, прошедших шоковое лечение. И еще одна оговорка — все, о чем будет рассказано, относится к «правшам», у «левшей» дело обстоит иначе.
Так условно называется человек, у которого выключено правое полушарие и психическая деятельность осуществляется только левым.
Первая и главная особенность «левополушарного» человека — у него сохранена речь. Этого следовало ожидать, ведь левое полушарие — речевое. Неожиданно другое: он охотнее и легче вступает в беседу, захватывает инициативу в разговоре, его словарь становится богаче и разнообразнее, ответы более развернутыми и детализированными. Он излишне многословен, даже болтлив. Наряду с этим у него улучшается и восприятие чужой речи.
Для изучения восприятия речи проводят речевую аудиометрию. Специально подобранные группы слов, записанные на магнитную ленту, подают через наушники раздельно на каждое ухо. Сначала измеряют порог обнаружения звуков речи — минимальную интенсивность речевого сигнала, при которой человек уже слышит речь, но еще не может разобрать слов. Затем громкость постепенно увеличивают, и человек должен повторять слова, которые он слышит. Измеряется разборчивость речи — количество правильно повторенных слов в % ко всем услышанным.
У «левололушарного» человека снижается порог обнаружения звуков речи—он улавливает более тихую речь, чем мог это сделать в обычном «двуполушарном» состоянии, Он быстрее и гораздо точнее повторяет слышимые слова. В целом у «левололушарного» человека речевая активность повышена, а речевой слух облегчен.
Достаточно ли этих фактов, чтобы утверждать, что речевая деятельность в отсутствии правого полушария улучшается? Прислушаемся внимательно к «левополу-шарному» человеку. Хотя он стал разговорчивее, его речь теряет интонационную выразительность — она монотонна, бесцветна, тускла. Мало того, не только утеряна выразительность, придаваемая речи голосом, сам голос изменяется: он приобретает носовой, несколько гнусавый оттенок либо становится неестественным, как бы лающим. Такой дефект речи называется диспросодией, поскольку интонацион-но-голосовые компоненты речи называются просодическими («просодия»—«мелодия»).
Наряду с диспросодией у «левополушар-ного» человеке нарушается восприятие просодических компонентов речи собеседника.
Проводились две серии экспериментов. В первой человеку предлагали прослушивать через наушники короткие фразы, составленные из бессмысленных слогов, но произнесенные с утрированной интонацией — вопросительной, гневной, жалобно», восторженной и т. п. Нужно было определить значение интонации, сказать, с каким выражением произнесена фраза. Во второй серии экспериментов предлагали прослушивать через наушники гласные звуки, произнесенные мужчиной и женщиной. Нужно было повторить звук и сказать, каким голосом он произнесен.
Выяснилось, что «левополушарный» человек теряет способность понимать значение речевых интонаций. Он внимательно вслушивается, пытается расшифровать бессмысленные слоги, очень точно их повторяет, но сказать, с каким выражением (вопросительным, гневным и т. п.) они произнесены, не может. Не может он и отличить мужской голос от женского.
Каждый знает, что одни и те же слова, сказанные с разной интонацией, означают далеко не одно и то же, Равным образом одни и те же слова, произнесенные разными людьми (то есть разными голосами), могут иметь совершенно различный смысл. Нередко как сказано значит больше, чем что сказано. Просодические компоненты придают речи конкретность, образность, чувственную окраску. Речевое сообщение, лишенное этих компонентов, звучит неопределенно, формально, зачастую непонятно.
Таким образом, наряду с сохранностью формального богатства речи, словарного и грамматического, наряду с увеличением речевой активности, наряду с обострением словесного слуха «левополушарный» человек потерял ту образность и конкретность речи, которую ей придает интонационно-голосовая выразительность.
Итак, мы сталкиваемся с парадоксальной ситуацией: одни стороны, одни характеристики речевого слуха улучшаются, другие ухудшаются. Что же произошло со слухом? Изменилось только восприятие звуков речи или слуховая функция в целом? Посмотрим, как воспринимает «левополушарный» человек неречевые звуки, звуковые образы.
На магнитную пленку были записаны кашель, смех, храпение, голоса животных — лай, ржание, хрюканье,— звуки, встречай щиеся в природе,—шум грозы, рокот прибоя,— производственные и транспортные шумы.
У «левополушарного» человека опозна-ние таких звуковых образов резко ухудшается — многие хорошо знакомые звуки теперь вызывают лишь недоумение. В тех же случаях, когда он все же узнает их,это распознавание требует от него намного больше времени. По существу, у «левополушарного» человека развивается слуховая агнозия—нарушение восприятия сложных звуков. Аналогичное расстройство можно выявить и в отношении музыкальных образов.
«Левополушарный» человек не только перестает узнавать знакомые мелодии, но и не может их напеть, даже если слышит музыку: он начинает фальшивить и в конце концов предпочитает отсчитывать ритм без мелодии.
Не справляясь с опознанием звуковых образов, «левополушарный» человек пытается весьма своеобразно обойти возникшие затруднения: он начинает их классифицировать, Вместо того, чтобы сказать: «это лай», «это смех» и т. д., он говорит: «это зверь», «это человек», «это народная песня», «это романс». Как правило, он ошибается, но симптоматично само стремление классифицировать, уложить все в схему. Дальше мы увидим, что такое стремление отнюдь не случайно.
Как трактовать результаты исследования восприятия звуковых образов? Может быть, «левополушарный» человек просто забывает знакомые звуки, а само восприятие не нарушено? Такое предположение можно проверить.
На магнитную пленку записаны пары коротких музыкальных фраз. Каждая фраза состоит из четырех нот. В одних парах фразы одинаковые, в других несколько отличаются Друг от друга. Нужно определить, одинаковы фразы в паре или они разные. В этом задании изучается способность различать близкие музыкальные образы. Вспоминать то, что человек знал в прошлом, не требуется. И с этим заданием «левополушарный» человек справляется хуже, чем «двуполушарный».
Он практически не может заметить различий, для него все звучит одинаково. Таким образом, дело не в нарушении памяти, а в своеобразии слухового восприятия.
С чем связано это своеобразие? Не изменилась ли вообще слуховая чувствительность? Нет, острота слуха, какой была в «двуполушарном» состоянии, такой и осталась. Но вспомним все слуховые нарушения у «левополушарного» человека — трудности в опознавании музыкальных и иных звуковых образов, затруднения в распознавании мужских и женских голосов, полное непонимание интонаций. Иначе говоря, у него нарушены все виды образного слухового восприятия. Несомненно, мы сталкиваемся здесь с особым состоянием, с избирательным, специальным нарушением образного восприятия (как уже говорилось, восприятие слов даже улучшилось).
Неполноценность образного восприятия можно подметить и в зрительной сфере. Если «левополушарному» человеку предложить подбирать пары одинаковых фигур — треугольников и квадратов, разбитых на окрашенные или заштрихованные секторы, он не справится с заданием, он не может разом охватить расположение секторов, их окраску и штриховку. Он будет бесконечно тасовать фигуры, многократно сверять их друг с другом, но подобрать пары правильно ему не удастся. Он не сможет также заметить в незаконченных рисунках недостающую деталь.— отсутствие хвостика у свиньи, дужки у очков и т. п. Таким образом, «левополушарный» человек оказывается беспомощным при выполнении заданий, требующих ориентировки в наглядной, образной ситуации, требующих учета конкретных признаков объектов.
Особый интерес представляет поведение «левополушарного» человека в ситуации, где ему предоставлена свобода выбора, возможность по своему усмотрению оперировать наглядными или абстрактными признаками.
Перед человеком кладут 4 карточки: на одной написана арабская цифра «5», на другой та же цифра в римском начертании (V), на третьей арабское число «10», на четвертой то же число в римском начертании (Х) — и просят разделить эти карточки на две группы, положив «одинаковые» вместе. Очевидно, при разделении можно руководствоваться абстрактным признаком числа (и тогда в одну группу попадут пятерни, а в другую — десятки), либо наглядным образным признаком — начертанием цифр (и тогда в одну группу попадут арабские цифры, а в другую — римские).
В обычном состоянии человек, как правило, испытывает сомнения и указывает на два равновероятных способа классификации. «Левополушарный» человек колебаний не испытывает, он неизменно выбирает абстрактный символический признак — в одну группу всегда кладет пятерки, в другую—десятки, независимо от начертания цифр.
Из сказанного ясно, что у «левополушарного» человека наблюдается расслоение психической деятельности — образное восприятие дефектно, а восприятие слов облегчено; оперирование наглядными конкретными признаками объектов дефектно, а оперирование понятиями облегчено.
С таким же расслоением мы встречаемся и при изучении памяти. У «левополушарного» человека сохранен запас школьных теоретических сведений, то есть не пострадали знания, приобретенные посредством слов. Сохранена также возможность запоминания нового словесного материала—он может сразу, вслед за тем, как услышал, повторить ряд слов. И он запоминает их надолго и через 2—3 часа, уже в обычном состоянии, может найти среди многих слов те, которые ему давали для запоминания. Однако если ему предложить запомнить не слова, а фигуры неправильной формы, которые невозможно назвать словом, то в памяти «левополушарного» человека образы этих фигур не удержатся.
Есть еще одна важная характеристика поведения и психики такого человека-понимание, или, как говорят нейрофизио-логи, осмысление окружающего, ориентировка в месте и сремени. «Левополушарный» человек, если полагаться только на его ответы, кажется хорошо ориентированным. Он правильно называет больницу, в которой находится, номер отделения, дату, день недели. Но стоит расспросить его подробнее, и тогда выясняется, что, правильно на словах определяя свое местонахождение, зная, что он в больнице, «левополушарный» человек не узнает помещение. Он недоуменно разглядывает кабинет, где много раз бывал, и уверяет, что попал сюда впервые. Или же, правильно называя дату, он не может подкрепить свой ответ конкретными наблюдениями.
Иногда даже, глядя на голые деревья и сугробы снега за окном, «левополушарный» человек не может сразу сказать, зима на дворе или лето. Правда, если добиваться ответа, то он сообщит, что «январь — зимний месяц», но это только формальное умозаключение, а не результат непосредственных впечатлений. Таким образом, у «левополушарного» человека при сохранной словесной ориентировке наглядная ориентировка в месте и времени грубо нарушена.
Одним из самых поразительных изменений психического состояния «левополушарного» человека сказался сдвиг в эмоциональной сфере. Настроение такого человека улучшается, он становится мягче, приветливее, веселее. Особенно разителен этот сдвиг у больных с депрессией, то есть с патологически сниженным настроением. В «левополушарном» состоянии исче-зает свойственная этим больным мрачность и подавленность; сосредоточенность на болезненных переживаниях сменяется интересом к темам, не связанным с болезнью; появляется оптимистическая оценка собственной ситуации, вера в выздоровление, будущее рисуется обнадеживающим, на лице начинает играть улыбка, появляется склонность к шуткам.
Подведем итог тому, что мы узнали о «левополушарном» человеке, иначе говоря, суммируем факты, характеризующие психику человека с выключенным правым полушарием, когда деятельно только левое полушарие.
Что дефектно, что пострадало? А что сохранилось или усилилось? Пострадали те виды психической деятельности, которые лежат в основе образного мышления. Сохранились или даже усилились те виды психической деятельности, которые лежат в основе абстрактного теоретического мышления. Такое расслоение психики сопровождается положительным эмоциональным тонусом.
"ПРАВОПОЛУШАРНЫЙ" ЧЕЛОВЕК
Посмотрим теперь, что представляет собой антипод «левополушарного» человека — человек «правополушарный». Это тот же самый человек, но теперь у него выключено левое полушарие и работает только правое.
В отличие от «левополушарного» у «пра-вополушарного» человека речевые возможности резко ограничены — словарь беден, из него выпали слова, обозначающие отвлеченные понятия, с трудом вспоминаются названия предметов, особенно редко употребляемых, хотя «правополушарный» человек и может объяснить назначение любого предмета и показать, как им пользоваться. Это говорит о том, что он узнает предметы. Речь он понимает плохо, с ним надо говорить очень короткими, просто построенными фразами. Его собственная речь также состоит из простых фраз, нередко из отдельных слов. Речевая активность «правололушарного» человека резко снижена — он немногословен, охотнее отвечает мимикой и жестами, чем словом. Беседовать с ним трудно, кратко ответив на один-два вопроса, он умолкает. Снижено и речевое внимание, когда к нему обращаются, он этого не замечает, приходится специально привлекать его внимание. Порог обнаружения звуков речи у "правополушарного" человека повышен — он замечает только громко звучащие слова. Но даже достаточно громко произнесенные слова он далеко не всегда может правильно воспринять и повторить, хотя такое падение чувствительности к звукам речи вовсе не связано с каким-либо нарушением слуха.
В то же время голос «правополушарного» человека остается таким же, каким он был: несмотря на скупость речи, сохраняется ее интонационный рисунок. Не пострадал и слух на просодические компоненты речи: «правополушарный» человек даже лучше, чем обычно, различает мужские и женские голоса, тоньше и правильнее оценивает интонации собеседника.
Если внимание к словам у «правополушарного» человека снижено, то при прослушивании разнообразных несловесных звуков он и внимателен и активен. Он узнает эти звуки даже легче и быстрее, чем в обычном «двуполушарном» состоянии, хотя, например, такой звук, как рокот морского прибоя, в обычном состоянии узнавался людьми редко и с большим
трудом. Прослушивая мелодии песен, «правополушарный» человек гораздо быстрее, чем обычно, их узнает. Мало этого, у него возникает потребность их напевать, его не надо даже просить об этом. В отличие от самого себя в «левополушарном» состоянии теперь он воспроизводит мелодии очень точно. Однако если попросить его классифицировать звуковые образы, он откажется, эта задача ему непосильна.
Как видим, и у «правополушарного» человека произошла перестройка восприятия. Но она противоположна той, что наблюдалась у «левололушарного»: у «правополушарного» человека мы сталкиваемся с особым состоянием — ухудшением словесного восприятия и избирательным улучшением всех видов образного восприятия.
Это подтверждают и другие исследования. «Правополушарный» человек легко подбирает пары треугольников и квадратов, разбитых на заштрихованные или окрашенные секторы, причем делает это быстрее, чем в обычном состоянии. Он не испытывает затруднений в оценке незаконченных рисунков и быстро подмечает дефект изображения. Особенно эффектно проступает преобладание образного восприятия в ситуации, где «правополушарному» человеку предоставлена свобода выбора признака. Классифицируя четыре карточки с арабскими и римскими цифрами, он выбирает признак наглядный шрифтовой, а не абстрактный числовой — объединяет в одну группу римские цифры, в другую — арабские. Он узнает все цифры, но ориентируется при классификации на способ начертания, а не на значение цифр.
Память «правополушарного» человека приобретает черты, противоположные тем, которые наблюдаются у "левополушарного" человека. Школьный теоретический багаж, то есть знания, приобретенные посредством слов, в значительной
степени утрачены. Нарушена также способность запоминать слова. «Правополушарный» человек не может повторить сразу после прослушивания ряд из нескольких слов, в лучшем случае он повторит 2—3 слева из 10. Но даже если удастся удержать в памяти на некоторое время эти слова, то через 2 часа он их уже не вспомнит и не найдет среди других слов. В то же время образная несло-весная память у него сохранена — он способен запомнить фигуры причудливой формы и через несколько часов выбрать их среди многих других.
Ориентировка в месте и времени у «правополушарного» человека также изменена, но иначе, чем у «левополушарного». Если полагаться только на ответы, то «правополушарный» человек кажется совершенно дезориентированным — он не может сказать, где он находится, назвать дату и даже год. Однако он подмечает детали обстановки и, опираясь на эти наблюдения, скажет, что, вероятно, он в больнице, хотя и не знает, в какой. Он узнает кабинет, а котором происходит исследование, хотя и не скажет, каково назначение этого кабинета. Будучи не в состоянии назвать ни месяца, ни года, он, выглянув в окно, правильно определит время года и предположительно скажет, какой теперь месяц. Таким образом, при отсутствии словесной ориентировки наглядная конкретная ориентировка у «правополушарного» человека сохраняется.
Вспомним, что «левополушарное» состояние сопровождалось изменением настроения. И в «правополушарном» состоянии происходит эмоциональный сдвиг, но противоположный по знаку — в сторону отрицательных эмоций. Настроение ухудшается, человек становится мрачным, пессимистически оценивает и свое настоящее положение и свои перспективы, жалуется на плохое самочувствие. Отвлечь его от печальных мыслей и жалоб трудно.
Подведем итог тому, что мы узнали о «лравополушарном» человеке — человеке с выключенным левым полушарием. Очевидно, что и здесь мы имеем дело с дезорганизованной психикой, но дезорганизация эта иная, чем у «левололушарного» человека. У «правополушарного» пострадали те виды психической деятельности, которые лежат в основе абстрактного теоретического мышления, и сохранились или даже усилились те ее виды, которые связаны с образным мышлением. Такому типу расслоения психики соответствует отрицательный эмоциональный тонус.
Итак, мы познакомились с очень непохожими друг на друга по психическому складу людьми: «левополушарным» человеком — человеком с утрированным абстрактным, но дефектным образным мышлением, и с «правополушарным» человеком— человеком с утрированным образным, но дефектным абстрактным мышлением. Но это один и тот же человек — только в первом случае у него бездействует правое полушарие, и он мыслит и чувствует одним левым полушарием, во втором же случае у него бездействует левое полушарие, и он мыслит и чувствует одним правым полушарием. Теперь можно сделать определенный вывод; за функциональной асимметрией мозга кроется определенный принцип; левое полушарие—база логического абстрактного мышления, правое — база конкретного образного мышления. Можно сказать и так: функции каждого полушария представляют целостную, законченную систему — аппарат, который обслуживает определенный вид мышления. Соответственно каждое полушарие, каждый аппарат обладают собственным набором инструментов — своей речью, своей памятью, своим эмоциональным тонусом.
Сравним «левополушарные» и «правополушарные» инструменты.
Отправной точкой учения о функциональной асимметрии человеческого мозга, как. говорилось, явилось открытие исключительной роли левого полушария в речевой деятельности. И сегодня исследователи употребляют как синонимы слова «левое» и «речевое» полушарие. Однако «однополушарный» человек показал, что дело обстоит и сложнее и интереснее. Действительно, словесная речь — и «создание» слов и их восприятие — целиком и полностью связана с деятельностью левого полушария. И это понятно. Система слов — это система символов, обобщений, поднявшихся над непосредственными индивидуальными явлениями. Только на базе такой системы символов, или, как теперь принято говорить, на базе знаковой системы, могло развиться абстрактное теоретическое мышление.
Но в речи есть и несловесное средство связи, несловесный носитель информации — интонация и голос. И интонирование собственной речи и восприятие интонаций связаны с деятельностью правого полушария. Мы уже говорили, что речевая интонация несет чрезвычайно важную смысловую нагрузку. Только в системе интонаций слово или фраза обретают конкретный смысл, адекватный данному моменту и данным обстоятельствам. Равным образом и сам голос является индивидуальной характеристикой речи. От того, принадлежит сообщение мужчине или женщине, знакомому или незнакомому, другу или недругу, также зависит значение сообщения. В таком случае связь интонационно-голосовых компонентов речи с правым полушарием также понятна; ведь правое полушарие ведает миром конкретных индивидуальных явлений.
Интонационно-голосовая сторона речи — это, по существу, мелодическая, музыкальная сторона, что отражено в самом названии — просодические характеристики речи. Но мы уже знаем, что музыкальные способности тоже находятся в ведении правого полушария. Отсюда следует, что и по происхождению просодические характеристики речи связаны с деятельностью правого полушария.
«Правополушарная» речь по своему эволюционному возрасту старше, древнее «левополушарной». Высокоорганизованные животные, ведущие стадный образ жизни, передают друг другу сигнал опасности и иные сигналы именно интонационными модуляциями голоса. Большая древность этого канала связи выявляется и при изучении формирования речи у ребенка. Закон биологии гласит, что индивидуальное развитие организма (онтогенез) является кратким повторением развития животного мира (филогенеза). Поэтому последовательность становления функций в онтогенезе помогает раскрыть эволюционный возраст этих функций. Исследованиями Р. Тонковой-Ямпольской показано, что в гудении и лепете младенцев интонации, свойственные взрослым, появляются задолго до формирования словесной речи. Известно также, что ребенок начинает раньше понимать интонации, чем слова.
Итак, в речи человека надо различать два канала связи: словесный, чисто человеческий, эволюционно молодой — левополушарный — и просодический, общий с животными, более древний — правополушарный.
На «однополушарном» человеке мы обнаружили, что изолированная деятельность каждого полушария сопряжена с определенной гаммой эмоциональных состояний: левого — с положительной гаммой, правого — с отрицательной. Объяснить этот неожиданный факт крайне трудно. Можно лишь предположить, что за' таким «расхождением» эмоций кроется важная закономерность — более тесная связь абстрактного мышления с положительным эмоциональным тонусом и образного мышления — с отрицательным эмоциональным тонусом. Эта закономерность уже подмечена нейрофизиологами. Видный специалист в области физиологии эмоций П. В. Симонов на основании анализа особенностей условных рефлексов, образованных на фоне отрицательных и положительных эмоциональных состояний, высказал интересную мысль: «Отрицательные эмоции тяготеют к оперированию конкретными образами.., в то время как положительные эмоции способствуют переходу к абстрактным, обобщенным моделям».
Возможно, причину связи разных эмоциональных состояний с разными видами мышления, с деятельностью разных полушарий следует также искать в эволюции, в истории формирования психической деятельности. Н. Н. Трауготт, изучая закономерности угнетения и восстановления психических функций при остро возникающих патологических состояниях мозга, показала, что позже других угнетаются и раньше других восстанавливаются эволюционно более древние виды психической деятельности. При этом выяснилось, что в процессе угнетения мозга из эмоциональных реакций первыми исчезают положительные эмоции и последними — отрицательные. При восстановлении деятельности мозга последовательность обратная. Таким образом, есть основания думать, что отрицательные эмоции имеют больший эволюционный возраст, чем положительные. На это указывает более раннее созревание у младенцев отрицательных эмоциональных реакций по сравнению с положительными.
Мы уже знаем, что с правым полушарием связаны наиболее древние компоненты речи. Теперь мы видим, что и более древние эмоции также связаны с правым полушарием. Не следует только думать, что эмоциональные механизмы заложены в самой коре полушарий. Эмоциональные реакции связаны с деятельностью глубоких отделов мозга — подкорковых ядер. Полушария мозга оказывают лишь регулирующие влияния на эти ядра, причем, как мы убедились, влияния правого и левого полушарий различны.
«Однополушарный» человек продемонстрировал нам, что каждое полушарие имеет и свою память, свой архив. И физиологам и психологам хорошо известно, что память не просто склад, куда отправляются на длительное хранение отслужившие материалы. Память теснейшим образом связана с текущей психической деятельностью, является непременным участником переработки информации. Мы убедились, что каждый вид мышления хранит свой рабочий архив на своей территории. Очевидно, правополушарный архив — память на индивидуальные конкретные явления — также древнее левопо-лушарного, словесного архива. Ведь память на конкретные предметы и явления хорошо развита даже у животных, стоящих на эволюционной лестнице ниже млекопитающих. У детей, которые еще не умеют говорить, уже есть образная память. При остром угнетении мозговой деятельности словесная память нарушается раньше образной и восстанавливается позже образной, что также указывает на более почтенный эволюционный возраст образной памяти.
Итак, с правым полушарием связаны эволюционно более древние компоненты сложных психических функций: речи, памяти, эмоций. Но ведь и само образное мышление древнее абстрактного словесного. Тонкое и сложное восприятие конкретных явлений окружающего мира, несомненно, роднит нас с нашими младшими братьями — животными, в то время как абстрактное мышление явилось тем эволюционным достижением, которое . поставило нас над всем живым. Именно функции левого полушария вознесли человека на головокружительную высоту. С известными оговорками можно сказать, что животные обладают двумя «правыми» полушариями, хотя, конечно, нельзя ставить знак равенства между правым полушарием человека и полушариями животных, даже наиболее высокоорганизованных.
И тут мы подходим к одному из самых интригующих вопросов учения о функциональной асимметрии мозга человека; как она сформировалась, каким образом анатомически и функционально симметричный мозг животных превратился в функционально асимметричный мозг человека? Скажем сразу: однозначного ответа на этот вопрос нет. Проблема формирования функциональной асимметрии пока остается областью догадок и предположений. Эта проблема имеет два аспекта.
Первый. Почему с деятельностью одного левого полушария связаны новые, специфически человеческие функции: словесная речь и абстрактное мышление? Согласно наиболее распространенной точке зрения, развитие новых функций в левом полушарии обусловлено ведущей ролью правой руки (а она контролируется левым полушарием) в трудовой деятельности. Эта точка зрения исходит из наблюдений, что уже у высших обезьян, наших ближайших родственников, намечается преобладание одной из верхних конечностей — правой или левой — в процессе сложных двигательных актов.
Однако это предположение еще требует более веского обоснования и дальнейших исследований. В самое последнее время американский исследователь Р. Доти нашел, что даже у обезьян макак имеется намек на неравноценность полушарий при управлении некоторыми сложными формами поведения. Если это так, то можно думать, что какие-то предпосылки для будущей функциональной специализации полушарий уже имелись у нашего далекого обезьяноподобного предка. Какова бы ни была причина «избранности» левого полушария, можно полагать, что уже с тех ранних этапов становления человека, когда начала формироваться словесная речь, этот процесс был связан с деятельностью левого полушария.
Второй аспект проблемы. Какие следствия могла иметь связь левого полушария с формированием словесной речи? Известно, что, когда какой-либо отдел мозга приобретает новые и более сложные функции, то старые функции, свойственные этому отделу в прошлом, подавляются, становятся рудиментарными. Очевидно, такой процесс должен был происходить и по мере формирования словесной речи. Унаследованные левым полушарием от животных предков функции, связанные с образным мышлением, должны были в этом полушарии подавляться, становиться рудиментарными. В то же время эволюционировало и правое полушарие. Но его эволюция была продолжением, совершенствованием тех функций, которые унаследовало правое полушарие от животных предков — усложнялось и развивалось образное мышление. Так возник «перекос» в работе мозга — функциональная асимметрия человеческого мозга — и сформировались два самостоятельных аппарата мышления.
Интересно, что процесс разделения функций между полушариями можно наблюдать в раннем детстве. Мы уже говорили, что индивидуальное развитие организма, по существу,— историческая пьеса, сжатое повторение всей эволюции животного мира. Последний акт этой пьесы разыгрывается на наших глазах после рождения ребенка. Ребенок рождается «двуправололушарным», у него еще нет «словесного» полушария. По данным В. Пенфилда и Л. Робертса, до двух лет любое полушарие может принять на себя эту почетную роль. Лишь с возрастом у здорового ребенка устанавливается разделение «сфер влияния» между полушариями. Но происходит это далеко не у всех. Почти у трети людей полушария не приобретают четкой функциональной специализации. Но это уже новая и также очень интересная проблема, которой в этой статье мы касаться не будем.
Итак, профессиональная специализация полушарий завершается у человека после рождения, и по мере взросления между аппаратами образного и абстрактного мышления устанавливается демаркационная линия. И тогда оказывается, что индивидуальность человека, особенности его психики зависят от того, какой из аппаратов приобретает ведущее значение. Около 40 лет назад крупнейший физиолог нашего века И. П. Павлов писал о двух типах людей: «Жизнь отчетливо указывает на две категории людей: художников и мыслителей, между ними резкая разница. Одни — художники... захватывают действительность целиком, сплошь, сполна, живую действительность, без всякого дробления... Другие — мыслители, именно дробят ее.., делая из нее какой-то временный скелет, и затем только постепенно как бы снова собирают ее части и стараются их таким образом оживить...»
В эпоху И. П. Павлова наука о мозге еще не располагала достаточным количеством сведений о функциональной специализации полушарий, и приведенная классификация людей осталась без анатомического обоснования. Сегодня мы уже располагаем нужными сведениями. «Художники» — люди с преобладанием «правополушарного» образного мышления, то есть с более активным, более сильным правым полушарием. «Мыслители» — люди с преобладанием «левополушарного» абстрактного мышления, то есть с более активным левым полушарием. Американский исследователь Дж. Боген показал, что преобладание активности одного из полушарий наряду с врожденными факторами может быть обусловлено особенностями воспитания и обучения, то есть тренировкой.
До сих пор мы рассматривали деятельность каждого полушария изолированно, так, будто у человека есть два разных, ничем не связанных мозга. На самом же деле нормальная психическая деятельность предполагает совместную работу обоих полушарий. Но что значит совместная работа? В нейрофизиологии эта проблема формулируется как проблема взаимодействия полушарий.
"Правополушарный" человек воспринимает мир во всем его конкретном богатстве и разнообразии. Но поскольку он лишен теоретического мышления, то ему не удается проанализировать свои впечатления, установить между ними логическую связь, соотнести с определенными категориями, и потому его богатство не приносит плодов. Тот же человек, но в «левополушарном» состоянии сохраняет способность к анализу и обобщениям, к логическим операциям, но не может их использовать, так как ему нечего анализировать и обобщать. Очевидно, лишь одновременная работа обоих полушарий, объединение механизмов образного и абстрактного мышления обеспечивают всесторонний, конкретный и теоретический охват явлений внешнего мира.
Но на «однололушарном» человеке мы увидели и нечто иное. При выключении правого полушария облегчается словесная деятельность, то есть повышается активность левого полушария. При выключении левого полушария обостряется образное восприятие — повышается активность правого полушария. Это значит, что в обычном «двуполушарном» состоянии каждое полушарие притормаживает активность другого.
Таким образом, оба полушария не независимы Друг от друга. Между ними складываются сложные и противоречивые взаимоотношения. С одной стороны, они дружески участвуют в работе мозга, дополняя способности каждого с другой
стороны, соперничают, как бы мешая друг другу заниматься своим делом. Если значение дружеского, так называемого комплементарного, взаимодействия ясно, то значение конкурентного — иначе, реципрокного — не лежит на поверхности. Попытаемся а нем разобраться.
В нервной системе возбуждению всегда сопутствует торможение. Тормозной процесс препятствует распространению возбуждения на области, которые не должны участвовать в данной деятельности; снижает интенсивность возбуждения, что позволяет точно дозировать его силу и, наконец, прекращает возбуждение, когда в нем отпадает необходимость. Без тормозного процесса деятельность нервной системы становится хаотичной, неуправляемой, саморазрушительной. Поэтому, чем сложнее построен тот или иной отдел мозга, чем сложнее его функции, тем сложнее построен и его тормозной аппарат. Очевидно, такой аппарат особенно важен для высших отделов мозга. Действительно, каждое полушарие содержит тормозные механизмы в самом себе (цепи специальных тормозящих нейронов), полушария находятся также под тормозящим влиянием подкорковых ядер, и, наконец, как мы убедились, каждое полушарие испытывает тормозные влияния со стороны своего партнера.
Но у взаимотормозящего влияния полушарий есть еще одна особая миссия. Чтобы адекватно реагировать на изменчивые обстоятельства и разнообразные ситуации, с которыми жизнь сталкивает человека, необходимо то сочетать способности правого и левого полушарий, то максимально использовать способности одного из них. Когда математик оперирует многомерным пространством и мнимыми величинами, у него предельно обострено абстрактное мышление. Но тот же человек за рулем автомобиля в аварийной ситуации сможет избежать катастрофы, лишь мгновенно охватив вполне реальное пространство и вполне реальные предметы, то есть предельно обострив образное восприятие. Реципрокное взаимодействие позволяет всегда иметь наготове резервы, позволяет очень тонко и точно балансировать активность полушарий и тем соблюдать наиболее выгодное в данный момент соотношение образного и абстрактного мышления.
Не кроется ли здесь ответ еще на один загадочный вопрос — в чем смысл функциональной асимметрии, какие «выгоды» она сулит мозгу? Ведь природа безжалостно устраняет все, что не приносит пользу организму, но педантично отбирает и сохраняет все полезное. Мы только что говорили, что есть ситуации, когда необходимо максимально использовать какой-то один вид мышления. Очевидно, чтобы иметь возможность раздельно активизировать аппараты образного и абстрактного мышления, их необходимо отделить друг от друга, расположить в разных отделах мозга, так, чтобы обострение одних способностей не сопровождалось обострением других.
Объединить способности двух полушарий призвано комплементарное взаимодействие; соблюдать баланс между способностями каждого полушария, в нужный момент поднять одну чашу весов и опустить другую призвано реципрокное взаимодействие полушарий. В целом, сложный двуединый характер межполушарных взаимоотношений позволяет «оптимизировать" психическую деятельность и поведение.
Итак, мы убедились, что нет главного и второстепенного, «большого» и «малого» полушарий. Правое полушарие—база образного мышления — охватывает мир явлений во всем его богатстве и разнообразии. Левое полушарие — база абстрактного мышления — ищет и находит в этом мире гармонию причин и следствий. Полноценная психика предполагает согласованную и уравновешенную работу обоих полушарий.
 |
|
|
|
|
|
|
|
 |
